– Его звали Ильяс Максудович, – уточнил Олег.
– А! Так вы и это знаете. Настоящее имя нашего бывшего вице-мэра мало кому известно.
– Что лишь подтверждает мои слова о моих добрых с ним отношениях.
– В какой-то мере, да. Но все равно вы так и не ответили на мой вопрос.
– Если вас это так интересует… – Олег пожал плечами. – Просто я не верю в его внезапную смертельную болезнь. Я работал над его портретом год назад, и он выглядел, как говорится, дай Бог каждому.
– Все равно вы что-то не договариваете. Мы же с вами не кумушки на завалинке, которые готовы перемывать косточки кому угодно в любое время дня и ночи. И вы не частный детектив. Ладно, я тоже не следователь прокуратуры… хотя и мне хотелось бы проникнуть в ваши мысли. Да, вы правы, его болезнь очень подозрительна.
– Может, его отравили? – высказал предположение Олег.
– Если и отравили, то каким-то неизвестным науке ядом. Вскрытие было произведено весьма тщательно и очень квалифицированными врачами. Там собрался целый консилиум, три известных профессора. Все-таки, Ильяс Максудович – депутат Думы. У него были влиятельные друзья-товарищи, которым, как и вам, не очень верится в версию лечащего врача.
– И что?
– А ничего. Человек сгорел на работе. Раньше это так называлось. Правда, нынешние депутаты не шибко утруждают себя государственными заботами. Больше думают о собственном кармане. Поэтому представить нашего заместителя мэра в виде факела я не могу.
– Но ведь какая-то причина смерти все равно должна быть.
– Должна. И думаю, что она лежит в несколько иной плоскости, нежели чистая физиология.
– Вы на что намекаете?
– Это не намек, а констатация фактов. Дело в том, что Ильяс Максудович в последнее время разругался с однопартийцами и перешел в другую фракцию – скажем так, проправительственную. Не захотел быть оппозиционером. И то верно – зачем ему это? У него, насколько я знаю, есть ликероводочный заводик, несколько крупных магазинов, интересы в сфере нефтянки… А ведь весь его бизнес властные структуры при желании могут изничтожить на корню. Несколько проверок – и пишите письма мелким почерком. У нас ведь можно посадить любого. Тем более, представителя бизнеса, пусть и с депутатским мандатом в кармане. Вот наш бывший вице-мэр и выбрал сторону сильного.
– Думаете, ему не простили?
– Прощать, не прощать… Это наивное видение проблемы. В политике работают совсем другие законы и понятия. Там нет привязанностей и друзей, а есть лишь целесообразность, иногда – сиюминутная, иногда – перспективная. Предательство в политике – это все лишь осознание бесперспективности программы партии, в которую входит отступник. Не более того.
– Но если ему поспособствовали отправиться в мир иной, то почему даже медицинские светила оказались бессильны определить препарат, которым, возможно, отравили Ильяса Максудовича?
– Кто знает… Может, это всего лишь официальная версия, для прессы и обывателей. Но говорят, – это строго между нами! – что его сглазили. (Просто мне не хочется выглядеть старым суеверным дураком). Или заколдовали. Вы верите в такие штуки?
– Как вам сказать…
– Не надо ничего говорить. Все мы немножко верим в чудеса и в потусторонние силы. Нам хочется в это верить. Иногда мы даже пишем об этом – чтобы привлечь читателей и поднять тиражи. Я имею ввиду людей моей профессии. Но на самом деле очень сомневаюсь, что депутата Государственной Думы так просто можно извести. Наших чиновников никакая нечистая сила не берет. Они ни в воде не тонут, ни в огне не горят.
– Что да, то да…
– Вот и я об этом. Странная смерть, чтобы не сказать больше…
Они еще немного поговорили о том, о сем, потом Олег начал прощаться, потому что в кабинет уже несколько раз заглядывала рыжая секретарша, которая подавала главному редактору какие-то тайные знаки.
– И все-таки, как говорится, возвращаясь к нашим баранам, не могу не спросить еще раз: чем вызван ваш повышенный интерес к персоне безвременно усопшего вице-мэра? – спросил Верлен Аркадиевич, задержав руку Олега. – Хотя бы намекните. Я ведь газетчик. Меня хлебом не корми, а подавай сенсацию.
Олег был сумрачен. Нехорошие подозрения постепенно превращались в уверенность.
– Ответ должен быть честным? – Он не отвел взгляд, а смотрел прямо в глаза собеседнику.
– Насколько это возможно. Вы ведь не на исповеди…
– Верно, не на исповеди. Вот потому и говорю – лучше вам ничего не знать. Поверьте мне. Это пока только мои предположения… но я уже вижу в ваших глазах журналистский азарт, поэтому просто обязан вас предупредить. Вы, конечно же, предпримите свое расследование, чтобы я там ни говорил. А может, уже его ведете. Могу вас огорчить – сенсаций не ждите. Почему? Вы их просто не дождетесь.
– Неужели все так серьезно?
– Думаю, что да. Хотя… не факт. Пока не факт. Скажу откровенно – вы мне симпатичны. И мне очень не хотелось бы прочитать в вашей газете еще один некролог. Притом очень скоро.
– Ух ты! – Главный редактор попытался улыбнуться, но улыбка вышла вымученной и кривой. – Вы меня здорово напугали. Но обещаю – я подумаю.
– Думайте… если, конечно, вам еще не совсем надоела жизнь. Я пошел. Спасибо за информацию и всего доброго…
С этими словами Олег покинул кабинет Верлена Аркадиевича. Рыжая девица напоминала рассерженную кошку; она никак не могла утихомирить нескольких сотрудников редакции, которые рвались в кабинет шефа, и, судя по ее решительному настрою, уже готова была пустить в ход свои длинные ногти.
Вежливо кивнув ей на прощанье, художник поторопился покинуть здание. На душе у него скребли кошки.